Элли заметила смущение Ноя и даже поняла его причину. Вот в этом он совсем не изменился – стесняется, совсем как в юности.

– И давно ты тут стоишь?

– Пару минут.

Ной отряхнул руки о джинсы и кивнул в сторону кухни:

– Чаю хочешь? Я вскипятил воды, пока ты была наверху.

Ничего не значащий разговор, просто чтобы не молчать. Черт побери, до чего же она красива!

Заметив, какими глазами смотрит на нее Ной, Элли задумалась на секунду и решила не бороться с соблазном.

– А если чего-нибудь покрепче? Или еще слишком рано?

Ной ухмыльнулся:

– В буфете есть немного бурбона. Подойдет?

– Отлично.

Ной взъерошил мокрые волосы и вышел в кухню.

Раскаты грома на улице. Дождь хлынул с новой силой. Элли с удовольствием слушала, как тугие струи гулко лупят по крыше, как потрескивают дрова и гудит пламя в камине, озаряя комнату неярким светом. Она повернулась к окну, и в тот же миг хмурое небо прорезала слепящая молния. Удар грома. Совсем близко, прямо над домом.

Элли взяла с дивана плед и села на коврик у камина. Скрестив ноги, она закуталась, смотря на пляшущие языки огня. Вернулся Ной, уселся рядом. Поставил прямо на пол два стакана. За окном, казалось, потемнело еще больше.

Раскат грома. Оглушающий. Буря в самом разгаре, ветер закручивает дождевые струи в маленькие смерчи.

– Ну и погодка, – пробормотал Ной, глядя, как бьются в стекло потоки воды. Он сидел совсем рядом с Элли, хоть они и не касались друг друга. Ее грудь слегка поднималась и опускалась в такт дыханию, и Ной в который раз понял, что вспоминает Элли обнаженной. Усилием воли он загнал запретные мысли поглубже.

– А мне нравится, – сделав глоток бурбона, отозвалась Элли. – Я всегда любила грозу. Даже в детстве.

– Почему? – спросил Ной, думая: «Надо говорить о чем угодно и держать себя в руках».

– Не знаю. Есть в ней какая-то романтика. В зеленых глазах Элли играло отражение пламени.

– Помнишь, как мы попали в грозу? Перед моим отъездом?

– Помню, конечно.

– Я тот вечер часто вспоминала, уже дома, в Роли. Вспоминала, как ты выглядел тогда. Я тебя, кстати, именно таким и запомнила.

– А я сильно изменился?

Элли сделала еще глоток и взяла Ноя за руку. Бурбон приятно согревал.

– Нет, не очень. Главное осталось. Конечно, теперь ты старше, опытней, а вот взгляд все тот же. Так же любишь читать стихи и путешествия по реке. И еще ты добрый, даже война не смогла сделать тебя жестоким.

Элли ласково погладила ладонь Ноя.

– Элли, там, на реке, ты спрашивала, что я запомнил из нашего лета. А что запомнила ты?

Элли задумалась, а когда заговорила, голос ее зазвучал тихо, будто издалека:

– Как мы занимались любовью. Ты стал моим первым мужчиной, это оказалось так замечательно, гораздо лучше, чем я могла себе представить.

Ной отхлебнул из стакана и сердито тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания, а Элли продолжала:

– Я так боялась сначала, просто тряслась, а вместе с тем очень тебя хотела… Знаешь, я до сих пор рада, что именно ты стал у меня первым. Подарил мне это счастье.

– Я тоже.

– А ты? Ты боялся?

Ной молча кивнул.

Элли улыбнулась:

– Я так и думала. Помню, ты вечно стеснялся. Особенно в первую встречу. Спросил, есть ли у меня парень, и когда я ответила, что есть, помрачнел и молчал весь вечер.

– Не хотел встревать между вами.

– Однако именно этим ты и занялся, несмотря на врожденную скромность, – засмеялась Элли. – К моей большой радости, – добавила она.

– А ты рассказала ему о нас?

– Как только вернулась домой.

– Трудно было?

– Вовсе нет. Я лишь о тебе и думала.

Элли легонько пожала руку Ноя и подсела поближе. Положила голову ему на плечо. Ной ощутил ее запах – пахло свежестью и дождем. А она продолжала:

– Помнишь, мы шли домой после праздника… Я спросила: «Мы еще увидимся?» – а ты кивнул так, будто не очень-то и хотел.

– Просто не знал, что сказать. Я такой, как ты, никогда не встречал. Вот и оторопел.

– Хорошо, что я по твоим глазам догадалась. Они вечно тебя выдают. Ни у кого нет таких выразительных глаз.

Элли подняла голову с плеча Ноя и посмотрела ему в лицо.

– Я никого не любила больше, чем тебя тем летом.

Молния за окном. В тишине, ожидая удара грома, они смотрели друг на друга так, будто куда-то испарились разделявшие их четырнадцать лет. И туда же исчез вчерашний день с его неловкостью и разговорами про Лона. Наконец загремел гром, и Ной, будто проснувшись, со вздохом отвел глаза.

– Как жаль, что ты так и не прочла моих писем.

Элли ответила не сразу. После паузы она сказала:

– Могу повторить то же самое. Я ведь и тебе написала целую кучу с тех пор, как вернулась домой. И ни одно не отослала.

– Почему? – изумился Ной.

– Боялась.

– Чего?

– Что ты забыл меня. Что не любил меня так, как я.

– Ерунда какая-то! Да я только о тебе и думал!

– Теперь-то я знаю. Поняла по твоим глазам, едва приехала. А тогда все было по-другому, я была глупой, перепуганной девчонкой, не знала, что и думать.

– Ты о чем?

Элли запнулась, подбирая слова.

– Понимаешь, я ждала-ждала, а письма от тебя все не приходили. Я пожаловалась подружке, рассказала ей обо всем, а она объяснила, что тут нет ничего удивительного – ты получил от меня что хотел, а писать небось и не собирался. Я ей, конечно, не поверила – я ведь знала, что ты не такой, но твое молчание и ее слова… Я боялась, что для меня прошедшее лето значило больше, чем для тебя. А когда я уже голову сломала, пытаясь понять, куда ты запропастился, мне написала Сара. И сообщила, что ты уехал из Нью-Берна.

– И у Сары, и у Фина был мой новый адрес…

Элли предостерегающе подняла ладонь и договорила:

– Я знала и все же не решалась спросить. Боялась, что ты для того и уехал, чтобы начать новую жизнь. Без меня. Иначе почему ты не писал? Не звонил? Не заехал, в конце концов?

Ной молча смотрел в сторону. Элли продолжала:

– Я ничего о тебе не слышала, а боль со временем начала утихать, и я решила, что лучше все забыть. Правда, в каждом парне, который пытался со мной познакомиться, я невольно искала твои черты. Когда это становилось невыносимым, я писала тебе очередное письмо. И не отправляла – боялась узнать правду. Думала, что ты давно живешь своей жизнью, любишь другую, и не желала ничего о ней знать. Хотела сохранить наше лето в душе таким, каким оно мне запомнилось.

Элли говорила так открыто и доверчиво, что Ной еле удержался, чтобы не поцеловать ее. Нельзя. Она вовсе не за этим приехала. Но до чего же она красива…

– Самое последнее письмо я написала пару лет назад. Когда познакомилась с Лоном. Я писала твоему отцу, чтобы узнать, где ты и что с тобой, хотя и не была уверена, живет ли он на прежнем месте. Тем более – война…

Звук ее голоса растаял, и некоторое время они сидели в молчании, погруженные в свои мысли. Молнии ярко освещали небо. Наконец Ной заговорил:

– Все-таки жаль, что ты не отправляла письма.

– Почему?

– Было бы здорово знать, как ты, чем занимаешься.

– Боюсь, тебе стало бы скучно – мою жизнь не назовешь интересной. Кроме того, я давно уже не та, что была.

– Ты лучше, чем была, Элли.

– Спасибо, Ной, милый…

Ной знал, что должен прикусить язык и не дать словам, что вертятся в голове, вырваться наружу. Надо держать себя в руках, так, как он делал все эти четырнадцать лет. Надо-то надо, да вот чувство более сильное овладело им настолько, что он плюнул на самоконтроль и выпалил все, что было у него на душе, надеясь, что это поможет им вернуть чудо, которое они переживали много лет назад.

– Я сказал так не потому, что я милый. А потому что люблю тебя и никогда не переставал любить!

Полено в камине треснуло, рассыпая искры, их тут же подхватило тягой и унесло в трубу. Ной и Элли смотрели на тлеющие останки дерева, прогоревшие почти насквозь. Надо бы встать, подбросить новое поленце, но они не двигались с места.